Перед хибаркой, привязанная к колу, плавала на воде лодка, а на крыльце сидел сам хозяин — толстый китаец — и курил трубку. У коновязи понуро скучала оседланная коротконогая лошадка с белой подстриженной гривой.
Подойдя к рабочим поближе, Милановский и Синицын увидели, что те заинтересованы не лавкой и не жирным китайцем.
— Что там? — поздоровавшись, спросил инженер.
— Шурфуют что-то мало-мало, — ответил рабочий, сидевший на корточках и из-под руки смотревший через реку. — На нас, видно, насмотрелись, да и тоже за разведку… Э-вон, стараются! Земля так и летит.
— Да, подходяще копают, — подхватил другой. — Тоже будто на соревновании…
На гребне одного из холмов Милановский легко разглядел группу китайцев человек в двадцать. Все они были с лопатами и действительно старались, словно взялись снести долой весь холм.
Синицын покачал головой.
— Что-то здесь не чисто, — пробормотал он. — Я не слыхал, чтобы в этом холме водились клады. А шурфы так не копают. Это скорее канава или…
Он не договорил. Возникшее у него предположение ему самому показалось слишком невероятным. Неожиданно он обратился к рабочему, сидевшему на корточках:
— Трофимов! Ты когда излечишь от простуды наш радио-кричатель?
Никто не понял, какое отношение имеет радио к китайским землекопам, а сам Трофимов попросту не ответил на вопрос.
Милановский повернулся к сопке. Китайский берег был забыт. Здесь, на этом берегу, ждала большая и ответственная работа.
Чтобы подняться к штольне «В», нужно было карабкаться по отвалам, по осыпям, по грудам угловатых камней всевозможных размеров, начиная от больших глыб и кончая той мелочью, которую горняки называют «орешником». Медленно шагая, Милановский часто нагибался, поднимал куски породы и внимательно их разглядывал. Когда-то этот участок земной коры был сложен самой обычной породой — известняком. Но потом по мелким трещинам из горячих недр планеты проникла раскаленная магма и своим жаром превратила известняк в плотную и тяжелую породу — роговик. Магма, застывая, стала гранитом — он пронизал роговик бесчисленными ветвистыми жилами, Дейками, штоками, — а вокруг него зародилось в роговике «рудное тело». Это рудное тело было уродливо и бесформенно. Трудно было найти законы, управляющие его очертаниями. Но оно было той драгоценностью, которую искали люди, щупая темное нутро земли шахтами, штольнями, шурфами, буровыми скважинами. Рудное тело не представляло собой чего-нибудь сплошного. Оно состояло из разбросанных в породе мелких блестящих вкраплений, в которых только глаз сведущего человека мог увидеть что-нибудь замечательное. Здесь попадались аккуратные ромбики пирита, светлые крупинки цинковой обманки, белые листочки свинцового блеска, мятные пятнышки сфалерита, желтые кусочки куприта. Даже старые отвалы Аргунского рудника были насыщены рудой. Рудник обещал быть на редкость рентабельным. Разглядывая породу, Милановский почувствовал удовлетворение, похожее на то, какое испытывает шахматист, увидевший, что его партия стоит на выигрыш.
Подождав отставшего Синицына, инженер заговорил:
— Нашим обогатителям здесь хватит дела. Когда здесь работала английская концессия, еще не были известны современные способы обогащения руд. Теперь мы можем эксплоатировать не только новые пласты, но и старые выбросы. Вспомните знаменитые медные рудники Верхнего Озера в Америке. Там начали работать при содержании тридцати процентов руды, а теперь там всего два процента, и разработку все же считают выгодной.
— Кроме того мы будем брать и колчеданистую руду, которую прежде выбрасывали, — поддержал Синицын.
— Совершенно верно. Прежде считали годной только окисленную. Она ближе к поверхности и богаче… Ну, вот мы и пришли! — заключил инженер.
Кругом были те же осыпи угловатого ржавого щебня и черные груды отвалов. Из-под щебня, приподняв тяжелую плиту породы, выкарабкалась тощая березка и, скучая, поникла чахлой листвой. В стороне торчало сгнившее бревно разрушенного штольного крепления. По этому бревну только и можно было определить, что здесь вход в брошенные выработки.
— Да, работа здесь крепкая, — проговорил Милановский. — Все это нужно будет чистить. — И привычно стал осматривать место, временами сверяясь с чертежом.
Из-под бревна выползла ящерица и побежала, извиваясь между камнями. Кто-то швырнул в нее камнем. Ящерица спряталась. Камень, подпрыгивая, покатился вниз по осыпям.
В это время за Аргунью что-то очень сухо и резко щелкнуло. Над головами рабочих, занятых старой штольней, прозвенело пискливо и неприятно. Словно задрожала невидимая, очень туго натянутая струна. И люди, стоявшие на осыпях, вдруг втянули головы в плечи, молча переглянулись, присели и медленно-медленно начали сползать по камням вниз…
У штольни остался один Синицын. Он посмотрел за реку, где китайцы с лопатами уже на половину своего роста вкопались в землю, и понимающе кивнул головой.
— Слушай! — обратился он к ползущему Трофимову. — Тебя спрашиваю: скоро ты починишь свой радиум?
В ответ Трофимов ругнулся.
Синицын повернулся и на четвереньках пополз вверх по сопке. Еще несколько раз щелкнуло за рекой, и каждый раз звенела в воздухе плохо настроенная струна.
На вершине сопки верхом на коне недвижимо сидел пограничник и очень спокойно в бинокль разглядывал китайский берег и китайскую деревушку, расположенную чуть повыше по реке. По улицам деревушки ходили китайцы в остроконечных меховых шапках, с винтовкой за спиной.